Что нужно взрослым от детской книги? Взгляд Бориса Житкова
К ВЗРОСЛЫМ
Эта книга — о вещах. Писал я ее, имея в виду возраст от трех до шести лет. Читать ее ребенку надо по одной-две главы на раз. Пусть ребенок листает книгу, пусть рассматривает, изучает рисунки. Книжки этой должно хватить на год. Пусть читатель живет в ней и вырастает. Еще раз предупреждаю: не читайте помногу! Лучше снова прочесть сначала.
Тем, у кого нет детей или они к детям не приставлены службой, тем как будто ничего не надо, никаких у них претензий к детской книге. Они о ней и не вспоминают. Если напомнишь, скажут: «Ах да! Сказочки, басенки, песенки, снежинки, вообще чепушинки» — и поиграют пальцами, вроде как на фортепиано.
Другое дело, у кого есть дети. Те со злобой швыряются книгами по прилавку. «Ну что он тут будет смотреть? — И продавцу горячей рукой тычут в нос цветной разворот книги. — Сами-то полюбуйтесь. Что? нравится?» Или: «Что тут читать? — И треплет брошюрку, как зайца за ухо: — Это же на пять минут ему». Этого самого «его» родителям надо прибить гвоздём к месту, и этим гвоздём избирают книгу. Если «он» будет тихонько у окошечка копошиться с этой штукой часа два, то это отдых и благодать: не станет гирю у часов раскачивать и не пристанет с «почему?». «Такая хорошая книга: три часа как утонул. Испугалась: дома ли?» Это вот средний, очень универсальный взгляд: лишь бы не плакало. И подольше.
Теперь дальше: кто плотно приставлен.
Это педагоги. Там не так уж просто. Там умственно, методологически, с разбором, отбором и установками. Педагоги, уж известно, знают детей.
Правильно. Знают, как «материал для обработки». Как столяр — дуб. И у столяра тоже орудия. И мастер может сделать из дуба и стол, и бочку. Но только не спрашивайте его, как дуб цветёт, какие корни. Столяр скажет, что дерево крепкое, на работу тяжёлое. Инструмент тупится, в нём вроде песок есть…
И педагог требует тоже, чтоб инструмент был не слабый. Чтоб книга помогала обработке. Чтоб дополнила то, чего не сумел или не успел выполнить педагог. Внешкольный учебник. Но только ещё с приманочкой — ну, там фабула какая-нибудь, чтоб заставлять не надо было. Они, мол, дураки, думают, что про разбойников читают, а на деле-то географические названия вдалбливаются.
…Есть ещё педагоги. Это воспитатели в детских домах, в очагах, люди, которым надо жить с детьми, а не то что только внедрять какой-нибудь отдел курса. Надо их «умываться», надо их «обедать», надо их «играть». Кажется, совсем близко, вплотную. Тут вот — знание детей. И всё равно, и тут у самого чуткого энтузиаста под носом идёт шопотом своя, настоящая детская жизнь. Дети враждуют под шумок и кулачонками подтыкивают врагов, и мечтают и выдумывают попарно всякую небывальщину, и тут условленные слова; и торгуют и осуществляют почти все виды человеческой деятельности самостоятельно — всё это из самой живой, настоятельной потребности к самостоятельному опыту и творчеству. И эту свою жизнь дети с хитростью, какая бывает только у маниаков, оберегают от всякого прикосновения взрослых. Тут взрослый им враждебен. Он чужд и враждебен своим тяжёлым духом. И педагог этой жизни не знает. Он эту жизнь только, может быть, подозревает, когда найдёт, скажем, коллекцию в пять пуговок у кого-нибудь под подушкой. «Сколько раз я говорила, чтоб не устраивать в постелях никаких складов. Надо тебе спрятать — скажи. Коплюжница какая!» И такому педагогу нужна книга-орудие. Надо детей занимать, и потом, надо же чем-нибудь их от хулиганства… а то в самом деле… «Я слышала, вообразите, ругаются как! Клопы вот этакие. Старик покраснеет. Надо же, чтобы книга им давала… ну, уводила бы их…» И она читает им и толкует. А дети слышат и замечают другое. И толкованиям не верят — в них взрослый, враждебный, тяжёлый дух.
Вот что это за тяжёлый дух? И чем взрослый дух враждебен? Дух взрослого тяжёл, потому что он загружен, завален до неповоротливости, обгорожен «исключениями». Он запуган стопорами, заборами, запуган синяками, что набил на прямом пути мысли. У детей нет этих синяков, они всё решают прямо и до конца. У взрослого вместо этой прямой и твёрдой схемы всё «более или менее» и «в известной мере».
…Взрослый сбился с ноги. Нет ритма, нет шага, ноги пугливые, заплетаются. Он садится на пол, огороженный вокруг вещами и мебелью, как будто он скупил чужую обстановку и перевёз в свою единственную комнату.
…А было время, когда он знал, что главное. И всегда с главного начинал. Он рисовал штык, а потом к нему пририсовывал солдата. Штык был вдвое выше солдата и всегда острый. Солдат всякого убьёт штыком. И на острие этом — смерть. Он не знал тогда, что говорят «десять тысяч штыков».
Нарисовал дом, трубу, а из трубы — дым. Если в трубу не проходит дым, это не труба, а тумба. И всегда спрашивал: «Кто здесь главный?» А споров сколько у детей: «кто главнее?», «что главнее?» — искал самого главного. Художники ахают над детскими рисунками: «Гениально! Скажите, откуда они, шельмецы, это знают?» А шельмецы знают одно: что надо ему изобразить главное, а остальное к главному пририсовать, и то лишь для пользы главного.
В быке для них главное — рога. С рог и начинают. И непременно бодучая пара.
Воры — это только ночью бывают, их плохо видно, они тихи. И вот без голов мутные контуры плывут, подняты над полом. А неглавного ничего нет.
Орнамента на ковре не надо, коли на нём убитый человек. Крови — это да! этого вёдер пять тут же, и очень красной. Она-то и горит огнём. Никто иначе такого дела и не увидит, кроме судебного следователя.
А как девочки тётям банты садят! Один бант и самый сердечный, бант, как крылья, яркий — райской птицей стала тётя от одного банта.
Почему же потом бантами засижена, как мухами, дама с ротиком-пуговкой? И голова в завитушечках, как набивка из дивана. Домик уж в два этажа, и на каждом окошечке аккуратные цветочки, о пяти лепестках каждый. В домике потухла печь, и тётя уж не райская птица. Бык присмирел на четырёх копытах, с ошейником и колокольчиком. Боец закинул ружьё за плечо и держит руку на ремне, по форме. Он уже с поясом, и на петлицах треугольники. Тётя не пленяет, бык не бодает и таким бойцом никого не отпугнёшь.
Что ж, потеряна «гениальность», выходит? Не «гениальность» потеряна, утрачен схематизм, крепкий и смелый.
И конечно же, пригласить вас почитать рассказы Бориса Житкова в Национальной электронной детской библиотеке. Обо всем на свете: о животных, обычных и экзотических, о кино, о подводных и надводных машинах и так далее и так далее.